Дикая природа и дикие нравы: в чем польза шубы из меха

Борьба с браконьерством и жестоким обращением с животными часто обладает прямо противоположным эффектом. Борцы с истреблением редких животных часто наносят больший вред природе, чем охотники. Результатом их деятельности может являться не только браконьерство, но и терроризм, работорговля и пиратство. Чтобы защищать редких зверей, нужно защищать людей – к такому выводу приходят Джастин Брашерс и его коллеги из Университета Беркли (Калифорния) в исследовании, опубликованном сегодня в журнале Science. Охота на диких животных на суше и море – это солидная индустрия с оборотом около 400 миллиардов долларов в год. За ее счет живет около 15 процентов населения Земли, и для миллиарда человек, то есть для каждого седьмого, охота в буквальном смысле источник даже не заработка, а пропитания. Соответственно, когда дикие животные и на суше, и в океане исчезают, люди начинают искать другие способы пропитания. А поскольку речь идет о самых бедных обществах, доступные им способы заработка сводятся по большей части к криминальным. Когда ресурсы истощаются, охотиться или рыбачить становится тяжелее, приходится прикладывать куда больше усилий и, например, использовать детский труд, заниматься пиратством или работорговлей. За четыре миллиарда лет, что существует жизнь на Земле, произошло пять массовых вымираний видов, связанных с разными природными катаклизмами. Сейчас мы наблюдаем (и служим причиной) шестого. Оно происходит из-за сокращения лесов и других диких территорий, браконьерства и бытового уничтожения хищников, которые досаждают фермерам и воруют скот, – все это очевидные процессы, про которые говорят экологи. Есть, однако, более глубинные и менее очевидные причины, и проблема в том, что разные рабочие группы, консорциумы борются не с причиной, а с последствиями. «Это как вопрос про яйцо и курицу, – говорит Владимир Кревер, директор программы по сохранению биоразнообразия WWF России. – Уничтожение животных приводит к тому, что охотники вынуждены еще больше истреблять животных». Разорвать этот круг вполне возможно. Авторы статьи в Science приводят пример, когда местные власти принимали законы, защищающие права местных жителей на рыбную ловлю на Фиджи или на охоту в Намибии. То же самое происходит в России, хотя за счет охоты в стране живет меньше процента неселения – всего около 50 тысяч человек, в основном это сельское население Сибири, Севера и Дальнего Востока. «Многие промысловые звери быстро размножаются, поэтому охота, если она ведется разумными методами и в научно-обоснованных масштабах, полезна для общества, – говорит Кревер. – Например, соболь живет на огромной территории, его практически невозможно истребить и даже если это где-то происходит, то потом популяция восстанавливается довольно быстро. Правильно организованная охота приводит к увеличению численности редких животных. С ее помощью удается сдерживать и сокращать браконьерство». Например, в национальном парке «Кедровая падь» на Дальнем Востоке за последние десять лет в полтора раза выросла популяция дальневосточного леопарда, потому что местные власти правильно организовали охоту на оленей, кабанов и косуль, стали подкармливать зимой этих животных. Как только стало больше копытных и меньше браконьеров, численность леопардов начала расти. В Пакистане несколько лет назад из-за браконьеров почти исчез винторогий козел, или мархур. Чтобы исправить положение, правительство объявило официальные квоты, всего по шесть – десять в год, на отстрел самцов. Каждая квота уходила с молотка на интернет-аукционах за 30–50 тысяч долларов, а выручка от них шла на организацию инфраструктуру для охотников. В итоге местные жители быстро поняли, что охранять мархуров гораздо выгоднее, чем отстреливать, поскольку богатые туристы-охотники стали приносить гораздо больше, чем продажа козлиных рогов. Браконьерство исчезло, популяция восстановилась, местное население начало процветать. Неуклюжая борьба за спасение животных, наоборот, только усугубляет проблему. В 1990-х годах из-за моды на искусственный мех и глобальной кампании против натурального на пушных аукционах в Петербурге, Ванкувере и Копенгагене резко упали цены. В России это еще и совпало с коллапсом системы госпромхозов, так что многие охотничьи хозяйства оказались закрыты, и тогда охотники моментально переключились с обычных видов вроде соболей и лис на редких и вымирающих, вроде тигров и леопардов, – ведь в отличие от легального черный рынок не страдает от экоактивизма, а только процветает. Более того, цены на черном рынке только растут. Тем более что с начала 1990-х и до сих пор на редких животных есть огромный спрос в Китае, где рога и другие части зверей используют в традиционной медицине. Насчет того, сколько вреда природе наносит шуба из натурального меха, есть разные мнения. «Если рассчитать экологический след (суммарный ущерб, который продукт наносит природе. – Slon) натуральной меховой шубы, то окажется, что он гораздо меньше, чем у искусственной, – говорит Кревер. – Чтобы сделать синтетический мех, нужна нефть и довольно жесткая химическая переработка, это очень грязное производство. Для выделки натурального меха тоже нужна химия, но в меньших масштабах. А потом, искусственное волокно не разлагается веками, тогда как обычные шкурки можно выбросить, и в земле они истлеют за пару лет. Мне кажется, что никто из сторонников натуральных мехов не озадачивался такими сравнениями и не заказывал работу – она не нужна, так как спрос достаточно устойчивый. Расчеты за искусственные меха заказываются производителями оных, чтобы доказывать их преимущества, мне кажется». К многочисленным исследованиям, которые показывают, что экологический след от искусственного меха меньше, чем от натурального, в WWF относятся с большим скепсисом. В России несколько иная проблема: леса и вообще ресурсы для охотников и рыбаков у нас пока не истощаются, но борьба с браконьерством устроена таким образом, что вне закона оказываются почти все охотники. По официальным данным, нелегальный оборот охотничьего промысла примерно равен легальному и составляет 20 миллиардов рублей в год, а по неофициальным экспертным оценкам, оборот браконьерского рынка минимум втрое больше.  «Может быть, эта цифра даже в 10 раз больше, никто не знает, – говорит юрист Николай Каев, заведующий отделом НИИ охотничьего хозяйства и звероводства. – Просто потому, что современный закон делает охоту почти невозможной, очень трудно получить любую лицензию, и от этого процветает протестное браконьерство, когда люди начинают неограниченно охотиться наперекор. Это такой двойной адреналин: и ты охотишься, и на тебя».

Ссылка на источник